Just say yes
Внезапно захотелось принести свои старые драбблы по мидотаке. Люблю я их. 
И пользуясь случаем, хочу сказать спасибо Rustor просто за то, что она есть на этом свете, мур.
Автор: Fience
Фэндом: KNB
Персонажи: Мидорима Шинтаро/Такао Казунари
Рейтинг: G; PG-13
Жанры: романс, флафф, повседневность
"Связка", ~930 словТакао частенько оставался у него ночевать. Правда, долго не мог успокоиться. То ёрзал, болтал без умолку о том, что произошло за день, выкладывал все сплетни и новости, которые слышал краем уха или, как иногда могло показаться, получал прямо из ноосферы. Мидориме нравилось, но виду он, конечно же, не подавал: слушал внимательно, иногда бурчал, чтобы Такао говорил тише, ведь за стеной спит сестрёнка, совсем не хочется её будить. Такао кивал серьёзно, от этого движения головой отросшая чёлка падала на глаза — Мидориме приходилось сжимать зубы и едва заметно отодвигаться, чтобы не протянуть руку и не убрать мешающие пряди. Он знал, что волосы у Такао мягкие на ощупь и приятно пахнут, это особенно чувствовалось, когда они ехали в метро в час пик и толпа будто бы нарочно толкала их ближе друг к другу.
Мидорима не знал, что и думать.
Он никогда не был любителем тактильного контакта, даже семье пришлось признать поражение и не лезть с объятиями каждый раз при встрече. Но Такао трогал его очень часто, минуты не проходило, чтобы он не прижался к Мидориме плечом, не коснулся пальцев при ходьбе, не подпрыгнул вдруг и не повис на шее, громко смеясь прямо в ухо и пуская целый парад мурашек по коже. Это было приятно, Мидорима и не возражал почти, хотя и старался вести себя как обычно, ворчать, что Такао невоспитанная и прилипчивая зараза и вообще он сейчас уйдёт домой, в тишину и покой, где его трогать никто не будет. Такао в ответ смеялся ещё громче и напрашивался в гости: Мидорима не мог ему отказать, сколько ни старался. Оставалось лишь убеждать себя, что он не только ради себя тащит Такао домой, но и ради семьи: шумный и общительный на грани бестактности Такао быстро сумел очаровать и строгого отца, и улыбчивую мать, и серьёзную, прямо как сам Мидорима, сестрёнку. Мидорима даже ревновал, но быстро с этим справился: Такао так обезоруживающе улыбался и мягко скользил взглядом по лицу Мидоримы каждый раз, когда они оставались вдвоём, что ревновать было как-то глупо.
Они часто не спали до двух, а то и трёх ночи. Мидорима слушал, Такао говорил, говорил и говорил, вдохновенно, то поигрывая бровями, то выделывая пальцами непонятные знаки. В темноте это казалось ещё более завораживающим зрелищем, чем при свете дня. На лицо Такао из окна легко пробирались отсветы редко проезжающих машин и фонаря, стоящего чуть дальше, за забором — Мидорима смотрел, чуть прищурившись, и впитывал, жадно поглощал каждое движение такого Такао. Такого, каким он был только с Мидоримой. Мидорима в такие моменты чувствовал себя адептом тайной ложи, хранителем секрета такого масштаба, какой не снился и МИ-6.
Когда за окном устанавливалась уютная тишина, не нарушаемая даже редкими прохожими и заплутавшими автомобилями, Такао засыпал. В первый раз, когда они ночевали вместе, Мидорима думал, что Такао будет спать беспокойно, ворочаться с боку на бок, но это оказалось не так. Такао за ночь поменял позу всего один раз: он заснул на спине, склонив голову к плечу, а потом тихо повернулся на бок и прижался к Мидориме, аккуратно, будто боясь, положив руки на его грудь. В ту ночь Мидорима долго не мог уснуть, пытаясь хоть как-то идентифицировать полученные за день эмоции, но проснулся на удивление выспавшимся и отдохнувшим. И был приятно удивлён, что с утра Такао не носится, как ненормальный, а ведёт себя тихо и спокойно.
«Мягко», — сказал бы Мидорима, поймав ещё один взгляд немного сонного Такао. Тогда было не зазорным искренне, хоть и не широко, улыбнуться в ответ на его улыбку.
Постепенно такие ночёвки стали обычным делом. Если Такао не было дома, значит, он где-нибудь с Мидоримой, и нет повода для волнения. Такао однажды смеялся, что будь Мидорима девочкой, он бы уже женился, и плевать на возраст. В ответ возмущённый Мидорима отлупил его скрученной в трубочку тетрадкой, но эта фраза, хоть и сказанная в шутку, не давала ни минуты покоя. Он крутил её и так, и этак — не понимал, что же не так и что его беспокоит. Потом понял, когда ночью, в очередной раз, Такао повернулся на бок и крепко обнял, прижавшись щекой к груди. Он жалел, что не девочка.
Мидорима вздохнул, звук отразился от молчаливых стен и показался ужасно громким. Мидорима замер, напряженно глядя на мирно посапывающего Такао, и расслабился: тот, видимо, просыпаться от такой мелочи даже и не собирался. Мидорима полежал так ещё несколько минут и несмело положил левую руку на поясницу Такао. Задравшуюся футболку пришлось пригладить, чтобы случайно не коснуться бледной прохладной кожи — боязнь не сдержаться была слишком велика, давила на виски и противно ныла где-то в районе затылка. Правой рукой Мидорима, незаметно дрожа, погладил Такао по голове, несильно потянул за выбившуюся прядку и, склонившись, воровато мазнул губами по беззащитно открытому лбу. Чтобы не сбежать тут же, пришлось зажмуриться — Мидорима отчаянно жалел, что вообще оказался в такой ситуации, раздираемый самыми разными, казалось бы, взаимоисключаемыми эмоциями. Двигаться отчаянно не хотелось, но и оставаться в этой позе тоже: Такао хотелось касаться до дрожи в пальцах, и Мидорима банально боялся. Пролежав так ещё полминуты, он аккуратно высвободил руки и тихо, скупыми движениями, не желая тревожить Такао ещё больше, перевернулся на бок, лицом к стене. В комнате опять не раздавалось ни шороха, только фонарь одиноко заглядывал в окно, окутывая все предметы тёплым, неярким светом. Мидорима прикрыл глаза, наконец-то успокаиваясь.
Сзади неожиданно зашевелился Такао, и Мидорима снова напрягся, стараясь дышать как можно ровнее. Такао замер, но через несколько секунд провёл раскрытой ладонью по спине Мидоримы и резко ткнулся меж лопаток головой. Мидориме стоило всех сил оставаться недвижимым, разыгрывая из себя уже глубоко спящего человека. Открывать глаза было страшно так, как не было страшно даже при просмотре ужастиков.
В комнате опять стало тихо. И Такао, словно выстрелив из пистолета одной единственной пулей, прошептал, обдав дыханием спину сквозь тонкую ткань:
— Трус ты, Шинтаро. Какой же ты трус.
"Обоюдная польза", ~280 словТакао любил смотреть фильмы вместе с кем-нибудь. А если точнее, он вообще любил быть вместе с кем-нибудь, чувствовать тепло под боком, прикасаться и дразнить.
Но больше всего ему нравилось устраивать небольшие киносеансы вместе с Мидоримой. И дело было даже не в том, что Мидорима всегда выбирал только хорошее кино с продуманным сюжетом, подбором актёров, музыкальным сопровождением и монтажом, а в том, что после фильма он всегда был до чёртиков, ну просто до дрожи, очаровательно сонным. Это подкупало Такао со всеми потрохами. За возможность наблюдать, как каждый раз, едва только по экрану ноутбука лениво начинали ползти финальные титры, Мидорима медленно моргал и изящными движениями длинных пальцев массировал веки, чуть приподняв очки, Такао был готов терпеть даже самые занудные фильмы, в которых его сонная мечта где-то глубоко узрела очередной смысл.
Но в этот раз всё обернулось совсем не так, как обычно. Кино, которое выбрал Мидорима, оказалось чуть ли самым скучным, что когда-либо видел Такао. Первые пятнадцать минут он честно, мужественно пытался молчать и не вставлять каждые три секунды язвительные реплики, то и дело подавлял в себе страстное желание подойти и выключить ноут к чёртовой матери, несмотря на возможную реакцию Мидоримы, но в начале шестнадцатой терпение лопнуло подобно мыльному пузырю.
— Эй, Шин-чан, — Такао неосторожно толкнул плечом слишком уж сосредоточившегося на фильме Мидориму. — Я больше не могу эту чушь смот…
Он подавился окончанием своей гневной тирады: макушка мирно посапывающего Мидоримы, и так клевавшего носом после изматывающей тренировки, уютно покоилась на плече Такао, не давая ему и шанса не то что встать и выключить фильм, а даже просто пошевелиться без риска его разбудить.
— Это жестоко, Шин-чан, — вздохнул Такао и попытался усесться удобнее, старательно пряча широкую, довольную улыбку.
Иногда скучные фильмы оказываются очень даже полезными.
"Аромат вишни", ~450 словМидорима хорошо помнил их первый поцелуй. Такао шёл рядом, сонный, но довольный тренировкой. Одуряюще сладко пахло вишней и ещё чем-то неуловимо терпким и пряным — весна во всеуслышание заявляла о своих правах. В темноте аллеи деревья шумели свежими листьями, в тусклом свете редких фонарей они напоминали венецианское стекло. Мидорима откровенно наслаждался неспешной прогулкой и томно ноющими мышцами. Такао тоже уловил настроение и молчал, мягко улыбаясь и лениво вглядываясь в петляющую впереди дорожку. Несильный ветер тепло касался щёк, оглаживал руки, забирался под ворот футболки и по-дружески, почти ласково трепал по затылку. Мидорима на секунду прикрыл глаза, втягивая в себя эти запахи, эту атмосферу. К ароматам весеннего вечера примешался запах Такао, едва уловимый, маячащий где-то на периферии сознания. Такао пах апельсинами, и это удивительным образом, невероятно гармонично сплеталось с вишнёвым ароматом. Мидорима про себя усмехнулся и покосился на него — Такао в любой обстановке умел быть «своим».
Впереди показалась одинокая скамейка. Такао улыбнулся шире и, коснувшись локтя Мидоримы своим, прибавил шагу. Мидорима спешить не стал и приблизился только тогда, когда Такао уже удобно устроился, отложив в сторону и мешающую ветровку, и спортивную сумку. Мидорима сел рядом, Такао прижался ещё ближе, положил голову на плечо и практически дышал в шею. Мидориму такая близость странным образом не пугала, за год дружбы Такао приучил его к постоянному тактильному контакту. Он уже и не удивлялся ничему. Даже тому, что Такао, хитро прищурившись, разлёгся на его коленях.
— А ты не обнаглел? — скорее для галочки проворчал Мидорима, наклонившись к Такао.
Тот рассмеялся, но не как обычно громко, обнажая ряд белых зубов и чуть ли не сгибаясь пополам. Такао смеялся глазами, а его губы растянулись в искреннюю улыбку. Мидорима хмыкнул и невольно залюбовался игрой эмоций на знакомом до каждой черты лице. Такао тоже смотрел в ответ, скользил вдруг ставшим серьёзным взглядом, будто обдумывал и взвешивал что-то.
— Пошли? — спросил он через полминуты, когда молчать стало неудобно.
— Пошли, — согласился Мидорима, но ни один не сдвинулся с места.
Такао шумно выдохнул и, глядя Мидориме в глаза, приподнялся на локтях — выражение его лица безумно напоминало то, какое бывает у человека уже отчаявшегося и которому совершенно нечего терять. Мидорима качнулся вперед, поймал движение на полпути — губы Такао оказались горячими, потрескавшимися, он вечно любил их облизывать, особенно на ветру. Мидорима аккуратно целовал их, проводил кончиком языка по засохшей корочке, гладил плечи. Такао ответил так, будто с разбегу прыгнул со скалы, обнял за шею, усевшись боком на колени Мидоримы. Мидорима обнял в ответ, огладил поясницу и чуть отстранился. Такао смотрел внимательно, но как-то загнанно и в волнении кусал губы.
— Ещё, — выдал он, наконец. Мидорима усмехнулся и поцеловал вновь, чувствуя, как тёплые пальцы Такао ложатся на шею и мягко, едва-едва касаются кожи за ухом.
Одуряюще пахло вишней, но сознание Мидоримы мягко окутал тонкий цитрусовый аромат. Весна вступила в свои права.
"Холостой ход", ~720 слов— Чёрт, — доносится до Такао полузадушенное, когда он сонно, едва передвигая конечностями, шлёпает после тренировки в душ.
— Чёрт, — снова доносится до него, немного взбодрённого, стоит только войти обратно в раздевалку. На этот раз реплика выходит злой, измученной и подозрительно близкой к психованной истерике.
Такао смотрит на Мидориму и на то, как он трясущимися руками пытается обвязаться бинтами. Выходит откровенно паршиво, оттого Мидорима и бесится. Такао вздыхает, трёт мокрыми пальцами веки и устало вытирается. Пока он натягивает на себя противно липнущую к влажному телу форму, Мидорима успевает ещё пять раз чертыхнуться и три — выбрать выражения покрепче.
— Ну же, успокойся, Шин-чан, — Такао трёт волосы полотенцем и присаживается на корточки перед усталым, злым и раздражённым Мидоримой. Полотенце остаётся лежать на голове на манер шапки-ушанки, а коленки звонко хрустят в тишине — Мидорима морщится от этого звука и раздражается сильнее от того, что Такао не ушёл, как все, а стал свидетелем его позорной слабости. Есть, чему раздражаться.
Такао напряженно и нешироко улыбается в ответ на неласковый взгляд: чувствует, что начни он щебетать, утешать Мидориму и громко подбадривать, тот не сдержится и точно его испинает. Испытывать судьбу не хочется совершенно, и Такао как можно спокойнее распутывает нервные узлы бинтов. Удивительно, но на такую тему язвить не тянет и не тянуло никогда: Такао уважает чужой труд и целеустремленность. Стоит ли говорить, как он уважает Мидориму, который после Зимнего кубка загонял себя тренировками настолько, что даже не в состоянии замотать пальцы? Проигрывать никто не любит, особенно такой, как Мидорима, но в голове предательски искрит мысль, что себя стоит беречь. И не только себя.
Раздражение и усталая злость Мидоримы переползают к Такао. Он с трудом сдерживается, потому что приходится дышать глубже, но запах раздевалки трудно назвать приятным. Противно копошащийся клубок в груди разрастается, а Мидорима, глядя на выверенные и аккуратные движения Такао, успокаивается и расслабляется. Такао в первый раз обматывает чужие пальцы бинтами, но зато он тысячу раз видел, с какой непринуждённостью делал это Мидорима. Ничего сложного, если только руки у тебя не дрожат, как у пьяного матроса в бурю. Ни Такао, ни Мидорима матросами не являются, но Такао обматывает каждый палец слишком медленно и слишком тщательно. От долгого пребывания в одной позе ноги затекают, хочется пересесть на скамью, руки горят от прикосновений к чужой тёплой ладони. Наверное, даже на старости лет Такао будет помнить каждую линию на ней, каждое своё ощущение, которое его топит, стоит ему только закончить с одним пальцем и приняться за следующий. Наверное, в его мозгу навсегда отпечатается, как на фотоплёнке, насколько расслабленным и спокойным становится Мидорима, когда Такао наконец-то заканчивает и напоследок резко прижимается губами сначала к одной ладони, потом к другой.
На минуту виснет тишина. Она похожа на натяжной потолок, который чудовищно провисает от воды, натёкшей с верхнего этажа — того и гляди, сейчас всех окатит бушующим потоком. Такао сжимает зубы.
— Я вижу, как тебя распирает, — оказывается, до этого Мидорима сидел, прикрыв глаза, так что теперь его взгляд кажется сонным и расслабленным. Хорошо, что не злым и не раздражённым, как до этого.
— Хватит так себя гонять, Шин-чан, — Такао даже не пытается улыбнуться, хотя видит, как Мидориме становится не по себе. Таких серьёзных разговоров у них до сих пор не было.
— Не тебе об этом говорить, Такао, — цедит он.
Такао в ответ поднимается и сжимает губы. Ноги тут же начинают невыносимо гудеть, а колени — подгибаться, и мысль о падении от усталости не кажется ему просто красивой метафорой.
— Не мне, — соглашается он, когда немного выпускает пар, которым щедро поделился Мидорима, швырнув полотенце в шкафчик. — Но ты подумай о команде. Как мы будем играть, если ты перестараешься и не сможешь держать в руках мяч? Победа складывается из общих усилий, это верно, что каждому нужно трудиться, но её не будет, если ты будешь работать слишком много. Это называется холостой ход, Шин-чан.
Мидорима хмурится. Клубок раздражения и злобы катается между ними по кругу, от одного к другому, и надо что-то сделать, чтобы уничтожить его совсем.
— Хорошо, — шепчет он, снова закрывая глаза. Ему не нужно видеть реакцию Такао, он и так знает, каким будет его лицо, когда тот вскинется. Немного удивлённым, немного благодарным и немного умиленным. На сильные эмоции сил нет ни у Такао, ни у Мидоримы.
— Тогда отдохни завтра.
Мидорима кивает и не отстраняется, когда Такао грузно опускается рядом. Время уже позднее, старших давно нет. Он закрывает глаза, вслушивается в тишину и то, как Такао плавно стекает на его плечо.
Наверное, действительно стоит притормозить и отдохнуть. Холостой ход никому не идёт на пользу.
"Улыбку?", ~450 слов— Шин-чан, ну же, улыбнись! — нудит Такао, ловко ткнув локтем хмурого Мидориму в бок.
— Я не хочу, — бурчит тот в ответ и пытается отстраниться, но Такао шустро вцепляется в него, как какой-то клещ, сжимает левой рукой лёгкую ткань куртки и отпускать явно не собирается.
Мидорима устало вздыхает, глядит на телефон, зажатый в правой руке Такао, и вздыхает ещё раз.
— Зачем тебе это?
— Хочу фотку с тобой, — удивлённо отвечает Такао, явно не понимая, почему Мидорима так противится. — Со всеми есть, а с тобой нет. Ну, пожалуйста, с тебя убудет, что ли!
Мидорима с минуту молчит и, закатывая глаза, ворчливо отзывается:
— Ладно, давай, только перестань нудеть.
Такао расцветает словно солнце, наконец-то вынырнувшее из-за массивных облаков, и Мидорима украдкой ловит его довольную улыбку.
Не переставая сиять, тот резво поднимается на цыпочки, закидывает руку на плечо Мидоримы и прижимается щекой к его щеке. Мидорима видит на экране телефона своё недовольное лицо, выглядящее каким-то нездоровым в тусклом свете пустой раздевалки, и лицо Такао, улыбка на котором грозилась вылезти дальше ушей и повиснуть в воздухе, прямо как у Чеширского кота.
— Не хмурься, Шин-чан, — шепчет он, слегка повернувшись к Мидориме и мазнув мягкими прядками по его щеке.
Мидорима прикрывает глаза и вымученно расслабляется. В раздевалке становится тихо, слышно только, как дышит Мидорима и незаметно хихикает Такао.
— Ты как будто с обрыва нырять собрался, — шутит он, смотрит на Мидориму и неожиданно делает снимок. На экране замирают совершенно другие, незнакомые Мидорима и Такао. Они смотрят друг другу в глаза, почти соприкасаясь носами; Такао, как обычно, улыбается, а Мидорима хмурится, но не пытается отстраниться и уйти.
— Ты невыносим, — бурчит он, вглядываясь в глаза Такао, потемневшие до насыщенного чайного оттенка.
— Вот кто бы говорил, — смеётся Такао и, незаметно включив блокировку телефона, закидывает правую руку на плечо Мидоримы. Шарф, в который тот укутан, лёгкий и мягкий, он спасает только от переменчивого весеннего ветерка, но от Такао не спасает. Такао забирается пальцами под ткань, воровато пробегается пальцами по коже за ухом и чувствует, как тяжёлые горячие руки Мидоримы обжигают поясницу, а дыхание чуть-чуть, но сбивается.
— Надоело, — неожиданно тянет Такао шутливым тоном и опускается с цыпочек, притягивая Мидориму к себе.
Тот наклоняется, изумлённо вдыхает, но выдохнуть так и не успевает: Такао ловит его губы своими и целует. Поцелуй получается сладковатым, — неожиданно довольный Мияджи притащил на сегодняшнюю тренировку целую кучу конфет с клубничным вкусом — но упоения от него это не умаляет. Такао раскрывает рот, прихватывает зубами нижнюю губу Мидоримы и прижимается ещё ближе, так, что ткань куртки неприятно шуршит и мнётся. Мидорима сквозь поцелуй ревниво отмечает, что целуется Такао чертовски хорошо. Куда лучше, чем сам Мидорима, весь опыт которого ограничивался скромным чмоком девочки-соседки в благодарность за помощь в учёбе.
Обида неожиданно сильно колется в груди, и Мидорима отстраняется, нахмурившись. Такао недоумённо смотрит на недовольное лицо Мидоримы, который отчаянно старается выглядеть отстранённым, а догадавшись, снова смеётся.
— О, Шин-чан, ты удивительный! — он шустро приподнимается и целует Мидориму в нос. — Поверь, с тобой никто не сравнится.
Мидорима иронично выгибает одну бровь и старательно прячет улыбку в уголках рта. Такао ловит его взгляд и хмыкает:
— Может, ещё фото, Шин-чан?..
И пользуясь случаем, хочу сказать спасибо Rustor просто за то, что она есть на этом свете, мур.
Автор: Fience
Фэндом: KNB
Персонажи: Мидорима Шинтаро/Такао Казунари
Рейтинг: G; PG-13
Жанры: романс, флафф, повседневность
"Связка", ~930 словТакао частенько оставался у него ночевать. Правда, долго не мог успокоиться. То ёрзал, болтал без умолку о том, что произошло за день, выкладывал все сплетни и новости, которые слышал краем уха или, как иногда могло показаться, получал прямо из ноосферы. Мидориме нравилось, но виду он, конечно же, не подавал: слушал внимательно, иногда бурчал, чтобы Такао говорил тише, ведь за стеной спит сестрёнка, совсем не хочется её будить. Такао кивал серьёзно, от этого движения головой отросшая чёлка падала на глаза — Мидориме приходилось сжимать зубы и едва заметно отодвигаться, чтобы не протянуть руку и не убрать мешающие пряди. Он знал, что волосы у Такао мягкие на ощупь и приятно пахнут, это особенно чувствовалось, когда они ехали в метро в час пик и толпа будто бы нарочно толкала их ближе друг к другу.
Мидорима не знал, что и думать.
Он никогда не был любителем тактильного контакта, даже семье пришлось признать поражение и не лезть с объятиями каждый раз при встрече. Но Такао трогал его очень часто, минуты не проходило, чтобы он не прижался к Мидориме плечом, не коснулся пальцев при ходьбе, не подпрыгнул вдруг и не повис на шее, громко смеясь прямо в ухо и пуская целый парад мурашек по коже. Это было приятно, Мидорима и не возражал почти, хотя и старался вести себя как обычно, ворчать, что Такао невоспитанная и прилипчивая зараза и вообще он сейчас уйдёт домой, в тишину и покой, где его трогать никто не будет. Такао в ответ смеялся ещё громче и напрашивался в гости: Мидорима не мог ему отказать, сколько ни старался. Оставалось лишь убеждать себя, что он не только ради себя тащит Такао домой, но и ради семьи: шумный и общительный на грани бестактности Такао быстро сумел очаровать и строгого отца, и улыбчивую мать, и серьёзную, прямо как сам Мидорима, сестрёнку. Мидорима даже ревновал, но быстро с этим справился: Такао так обезоруживающе улыбался и мягко скользил взглядом по лицу Мидоримы каждый раз, когда они оставались вдвоём, что ревновать было как-то глупо.
Они часто не спали до двух, а то и трёх ночи. Мидорима слушал, Такао говорил, говорил и говорил, вдохновенно, то поигрывая бровями, то выделывая пальцами непонятные знаки. В темноте это казалось ещё более завораживающим зрелищем, чем при свете дня. На лицо Такао из окна легко пробирались отсветы редко проезжающих машин и фонаря, стоящего чуть дальше, за забором — Мидорима смотрел, чуть прищурившись, и впитывал, жадно поглощал каждое движение такого Такао. Такого, каким он был только с Мидоримой. Мидорима в такие моменты чувствовал себя адептом тайной ложи, хранителем секрета такого масштаба, какой не снился и МИ-6.
Когда за окном устанавливалась уютная тишина, не нарушаемая даже редкими прохожими и заплутавшими автомобилями, Такао засыпал. В первый раз, когда они ночевали вместе, Мидорима думал, что Такао будет спать беспокойно, ворочаться с боку на бок, но это оказалось не так. Такао за ночь поменял позу всего один раз: он заснул на спине, склонив голову к плечу, а потом тихо повернулся на бок и прижался к Мидориме, аккуратно, будто боясь, положив руки на его грудь. В ту ночь Мидорима долго не мог уснуть, пытаясь хоть как-то идентифицировать полученные за день эмоции, но проснулся на удивление выспавшимся и отдохнувшим. И был приятно удивлён, что с утра Такао не носится, как ненормальный, а ведёт себя тихо и спокойно.
«Мягко», — сказал бы Мидорима, поймав ещё один взгляд немного сонного Такао. Тогда было не зазорным искренне, хоть и не широко, улыбнуться в ответ на его улыбку.
Постепенно такие ночёвки стали обычным делом. Если Такао не было дома, значит, он где-нибудь с Мидоримой, и нет повода для волнения. Такао однажды смеялся, что будь Мидорима девочкой, он бы уже женился, и плевать на возраст. В ответ возмущённый Мидорима отлупил его скрученной в трубочку тетрадкой, но эта фраза, хоть и сказанная в шутку, не давала ни минуты покоя. Он крутил её и так, и этак — не понимал, что же не так и что его беспокоит. Потом понял, когда ночью, в очередной раз, Такао повернулся на бок и крепко обнял, прижавшись щекой к груди. Он жалел, что не девочка.
Мидорима вздохнул, звук отразился от молчаливых стен и показался ужасно громким. Мидорима замер, напряженно глядя на мирно посапывающего Такао, и расслабился: тот, видимо, просыпаться от такой мелочи даже и не собирался. Мидорима полежал так ещё несколько минут и несмело положил левую руку на поясницу Такао. Задравшуюся футболку пришлось пригладить, чтобы случайно не коснуться бледной прохладной кожи — боязнь не сдержаться была слишком велика, давила на виски и противно ныла где-то в районе затылка. Правой рукой Мидорима, незаметно дрожа, погладил Такао по голове, несильно потянул за выбившуюся прядку и, склонившись, воровато мазнул губами по беззащитно открытому лбу. Чтобы не сбежать тут же, пришлось зажмуриться — Мидорима отчаянно жалел, что вообще оказался в такой ситуации, раздираемый самыми разными, казалось бы, взаимоисключаемыми эмоциями. Двигаться отчаянно не хотелось, но и оставаться в этой позе тоже: Такао хотелось касаться до дрожи в пальцах, и Мидорима банально боялся. Пролежав так ещё полминуты, он аккуратно высвободил руки и тихо, скупыми движениями, не желая тревожить Такао ещё больше, перевернулся на бок, лицом к стене. В комнате опять не раздавалось ни шороха, только фонарь одиноко заглядывал в окно, окутывая все предметы тёплым, неярким светом. Мидорима прикрыл глаза, наконец-то успокаиваясь.
Сзади неожиданно зашевелился Такао, и Мидорима снова напрягся, стараясь дышать как можно ровнее. Такао замер, но через несколько секунд провёл раскрытой ладонью по спине Мидоримы и резко ткнулся меж лопаток головой. Мидориме стоило всех сил оставаться недвижимым, разыгрывая из себя уже глубоко спящего человека. Открывать глаза было страшно так, как не было страшно даже при просмотре ужастиков.
В комнате опять стало тихо. И Такао, словно выстрелив из пистолета одной единственной пулей, прошептал, обдав дыханием спину сквозь тонкую ткань:
— Трус ты, Шинтаро. Какой же ты трус.
"Обоюдная польза", ~280 словТакао любил смотреть фильмы вместе с кем-нибудь. А если точнее, он вообще любил быть вместе с кем-нибудь, чувствовать тепло под боком, прикасаться и дразнить.
Но больше всего ему нравилось устраивать небольшие киносеансы вместе с Мидоримой. И дело было даже не в том, что Мидорима всегда выбирал только хорошее кино с продуманным сюжетом, подбором актёров, музыкальным сопровождением и монтажом, а в том, что после фильма он всегда был до чёртиков, ну просто до дрожи, очаровательно сонным. Это подкупало Такао со всеми потрохами. За возможность наблюдать, как каждый раз, едва только по экрану ноутбука лениво начинали ползти финальные титры, Мидорима медленно моргал и изящными движениями длинных пальцев массировал веки, чуть приподняв очки, Такао был готов терпеть даже самые занудные фильмы, в которых его сонная мечта где-то глубоко узрела очередной смысл.
Но в этот раз всё обернулось совсем не так, как обычно. Кино, которое выбрал Мидорима, оказалось чуть ли самым скучным, что когда-либо видел Такао. Первые пятнадцать минут он честно, мужественно пытался молчать и не вставлять каждые три секунды язвительные реплики, то и дело подавлял в себе страстное желание подойти и выключить ноут к чёртовой матери, несмотря на возможную реакцию Мидоримы, но в начале шестнадцатой терпение лопнуло подобно мыльному пузырю.
— Эй, Шин-чан, — Такао неосторожно толкнул плечом слишком уж сосредоточившегося на фильме Мидориму. — Я больше не могу эту чушь смот…
Он подавился окончанием своей гневной тирады: макушка мирно посапывающего Мидоримы, и так клевавшего носом после изматывающей тренировки, уютно покоилась на плече Такао, не давая ему и шанса не то что встать и выключить фильм, а даже просто пошевелиться без риска его разбудить.
— Это жестоко, Шин-чан, — вздохнул Такао и попытался усесться удобнее, старательно пряча широкую, довольную улыбку.
Иногда скучные фильмы оказываются очень даже полезными.
"Аромат вишни", ~450 словМидорима хорошо помнил их первый поцелуй. Такао шёл рядом, сонный, но довольный тренировкой. Одуряюще сладко пахло вишней и ещё чем-то неуловимо терпким и пряным — весна во всеуслышание заявляла о своих правах. В темноте аллеи деревья шумели свежими листьями, в тусклом свете редких фонарей они напоминали венецианское стекло. Мидорима откровенно наслаждался неспешной прогулкой и томно ноющими мышцами. Такао тоже уловил настроение и молчал, мягко улыбаясь и лениво вглядываясь в петляющую впереди дорожку. Несильный ветер тепло касался щёк, оглаживал руки, забирался под ворот футболки и по-дружески, почти ласково трепал по затылку. Мидорима на секунду прикрыл глаза, втягивая в себя эти запахи, эту атмосферу. К ароматам весеннего вечера примешался запах Такао, едва уловимый, маячащий где-то на периферии сознания. Такао пах апельсинами, и это удивительным образом, невероятно гармонично сплеталось с вишнёвым ароматом. Мидорима про себя усмехнулся и покосился на него — Такао в любой обстановке умел быть «своим».
Впереди показалась одинокая скамейка. Такао улыбнулся шире и, коснувшись локтя Мидоримы своим, прибавил шагу. Мидорима спешить не стал и приблизился только тогда, когда Такао уже удобно устроился, отложив в сторону и мешающую ветровку, и спортивную сумку. Мидорима сел рядом, Такао прижался ещё ближе, положил голову на плечо и практически дышал в шею. Мидориму такая близость странным образом не пугала, за год дружбы Такао приучил его к постоянному тактильному контакту. Он уже и не удивлялся ничему. Даже тому, что Такао, хитро прищурившись, разлёгся на его коленях.
— А ты не обнаглел? — скорее для галочки проворчал Мидорима, наклонившись к Такао.
Тот рассмеялся, но не как обычно громко, обнажая ряд белых зубов и чуть ли не сгибаясь пополам. Такао смеялся глазами, а его губы растянулись в искреннюю улыбку. Мидорима хмыкнул и невольно залюбовался игрой эмоций на знакомом до каждой черты лице. Такао тоже смотрел в ответ, скользил вдруг ставшим серьёзным взглядом, будто обдумывал и взвешивал что-то.
— Пошли? — спросил он через полминуты, когда молчать стало неудобно.
— Пошли, — согласился Мидорима, но ни один не сдвинулся с места.
Такао шумно выдохнул и, глядя Мидориме в глаза, приподнялся на локтях — выражение его лица безумно напоминало то, какое бывает у человека уже отчаявшегося и которому совершенно нечего терять. Мидорима качнулся вперед, поймал движение на полпути — губы Такао оказались горячими, потрескавшимися, он вечно любил их облизывать, особенно на ветру. Мидорима аккуратно целовал их, проводил кончиком языка по засохшей корочке, гладил плечи. Такао ответил так, будто с разбегу прыгнул со скалы, обнял за шею, усевшись боком на колени Мидоримы. Мидорима обнял в ответ, огладил поясницу и чуть отстранился. Такао смотрел внимательно, но как-то загнанно и в волнении кусал губы.
— Ещё, — выдал он, наконец. Мидорима усмехнулся и поцеловал вновь, чувствуя, как тёплые пальцы Такао ложатся на шею и мягко, едва-едва касаются кожи за ухом.
Одуряюще пахло вишней, но сознание Мидоримы мягко окутал тонкий цитрусовый аромат. Весна вступила в свои права.
"Холостой ход", ~720 слов— Чёрт, — доносится до Такао полузадушенное, когда он сонно, едва передвигая конечностями, шлёпает после тренировки в душ.
— Чёрт, — снова доносится до него, немного взбодрённого, стоит только войти обратно в раздевалку. На этот раз реплика выходит злой, измученной и подозрительно близкой к психованной истерике.
Такао смотрит на Мидориму и на то, как он трясущимися руками пытается обвязаться бинтами. Выходит откровенно паршиво, оттого Мидорима и бесится. Такао вздыхает, трёт мокрыми пальцами веки и устало вытирается. Пока он натягивает на себя противно липнущую к влажному телу форму, Мидорима успевает ещё пять раз чертыхнуться и три — выбрать выражения покрепче.
— Ну же, успокойся, Шин-чан, — Такао трёт волосы полотенцем и присаживается на корточки перед усталым, злым и раздражённым Мидоримой. Полотенце остаётся лежать на голове на манер шапки-ушанки, а коленки звонко хрустят в тишине — Мидорима морщится от этого звука и раздражается сильнее от того, что Такао не ушёл, как все, а стал свидетелем его позорной слабости. Есть, чему раздражаться.
Такао напряженно и нешироко улыбается в ответ на неласковый взгляд: чувствует, что начни он щебетать, утешать Мидориму и громко подбадривать, тот не сдержится и точно его испинает. Испытывать судьбу не хочется совершенно, и Такао как можно спокойнее распутывает нервные узлы бинтов. Удивительно, но на такую тему язвить не тянет и не тянуло никогда: Такао уважает чужой труд и целеустремленность. Стоит ли говорить, как он уважает Мидориму, который после Зимнего кубка загонял себя тренировками настолько, что даже не в состоянии замотать пальцы? Проигрывать никто не любит, особенно такой, как Мидорима, но в голове предательски искрит мысль, что себя стоит беречь. И не только себя.
Раздражение и усталая злость Мидоримы переползают к Такао. Он с трудом сдерживается, потому что приходится дышать глубже, но запах раздевалки трудно назвать приятным. Противно копошащийся клубок в груди разрастается, а Мидорима, глядя на выверенные и аккуратные движения Такао, успокаивается и расслабляется. Такао в первый раз обматывает чужие пальцы бинтами, но зато он тысячу раз видел, с какой непринуждённостью делал это Мидорима. Ничего сложного, если только руки у тебя не дрожат, как у пьяного матроса в бурю. Ни Такао, ни Мидорима матросами не являются, но Такао обматывает каждый палец слишком медленно и слишком тщательно. От долгого пребывания в одной позе ноги затекают, хочется пересесть на скамью, руки горят от прикосновений к чужой тёплой ладони. Наверное, даже на старости лет Такао будет помнить каждую линию на ней, каждое своё ощущение, которое его топит, стоит ему только закончить с одним пальцем и приняться за следующий. Наверное, в его мозгу навсегда отпечатается, как на фотоплёнке, насколько расслабленным и спокойным становится Мидорима, когда Такао наконец-то заканчивает и напоследок резко прижимается губами сначала к одной ладони, потом к другой.
На минуту виснет тишина. Она похожа на натяжной потолок, который чудовищно провисает от воды, натёкшей с верхнего этажа — того и гляди, сейчас всех окатит бушующим потоком. Такао сжимает зубы.
— Я вижу, как тебя распирает, — оказывается, до этого Мидорима сидел, прикрыв глаза, так что теперь его взгляд кажется сонным и расслабленным. Хорошо, что не злым и не раздражённым, как до этого.
— Хватит так себя гонять, Шин-чан, — Такао даже не пытается улыбнуться, хотя видит, как Мидориме становится не по себе. Таких серьёзных разговоров у них до сих пор не было.
— Не тебе об этом говорить, Такао, — цедит он.
Такао в ответ поднимается и сжимает губы. Ноги тут же начинают невыносимо гудеть, а колени — подгибаться, и мысль о падении от усталости не кажется ему просто красивой метафорой.
— Не мне, — соглашается он, когда немного выпускает пар, которым щедро поделился Мидорима, швырнув полотенце в шкафчик. — Но ты подумай о команде. Как мы будем играть, если ты перестараешься и не сможешь держать в руках мяч? Победа складывается из общих усилий, это верно, что каждому нужно трудиться, но её не будет, если ты будешь работать слишком много. Это называется холостой ход, Шин-чан.
Мидорима хмурится. Клубок раздражения и злобы катается между ними по кругу, от одного к другому, и надо что-то сделать, чтобы уничтожить его совсем.
— Хорошо, — шепчет он, снова закрывая глаза. Ему не нужно видеть реакцию Такао, он и так знает, каким будет его лицо, когда тот вскинется. Немного удивлённым, немного благодарным и немного умиленным. На сильные эмоции сил нет ни у Такао, ни у Мидоримы.
— Тогда отдохни завтра.
Мидорима кивает и не отстраняется, когда Такао грузно опускается рядом. Время уже позднее, старших давно нет. Он закрывает глаза, вслушивается в тишину и то, как Такао плавно стекает на его плечо.
Наверное, действительно стоит притормозить и отдохнуть. Холостой ход никому не идёт на пользу.
"Улыбку?", ~450 слов— Шин-чан, ну же, улыбнись! — нудит Такао, ловко ткнув локтем хмурого Мидориму в бок.
— Я не хочу, — бурчит тот в ответ и пытается отстраниться, но Такао шустро вцепляется в него, как какой-то клещ, сжимает левой рукой лёгкую ткань куртки и отпускать явно не собирается.
Мидорима устало вздыхает, глядит на телефон, зажатый в правой руке Такао, и вздыхает ещё раз.
— Зачем тебе это?
— Хочу фотку с тобой, — удивлённо отвечает Такао, явно не понимая, почему Мидорима так противится. — Со всеми есть, а с тобой нет. Ну, пожалуйста, с тебя убудет, что ли!
Мидорима с минуту молчит и, закатывая глаза, ворчливо отзывается:
— Ладно, давай, только перестань нудеть.
Такао расцветает словно солнце, наконец-то вынырнувшее из-за массивных облаков, и Мидорима украдкой ловит его довольную улыбку.
Не переставая сиять, тот резво поднимается на цыпочки, закидывает руку на плечо Мидоримы и прижимается щекой к его щеке. Мидорима видит на экране телефона своё недовольное лицо, выглядящее каким-то нездоровым в тусклом свете пустой раздевалки, и лицо Такао, улыбка на котором грозилась вылезти дальше ушей и повиснуть в воздухе, прямо как у Чеширского кота.
— Не хмурься, Шин-чан, — шепчет он, слегка повернувшись к Мидориме и мазнув мягкими прядками по его щеке.
Мидорима прикрывает глаза и вымученно расслабляется. В раздевалке становится тихо, слышно только, как дышит Мидорима и незаметно хихикает Такао.
— Ты как будто с обрыва нырять собрался, — шутит он, смотрит на Мидориму и неожиданно делает снимок. На экране замирают совершенно другие, незнакомые Мидорима и Такао. Они смотрят друг другу в глаза, почти соприкасаясь носами; Такао, как обычно, улыбается, а Мидорима хмурится, но не пытается отстраниться и уйти.
— Ты невыносим, — бурчит он, вглядываясь в глаза Такао, потемневшие до насыщенного чайного оттенка.
— Вот кто бы говорил, — смеётся Такао и, незаметно включив блокировку телефона, закидывает правую руку на плечо Мидоримы. Шарф, в который тот укутан, лёгкий и мягкий, он спасает только от переменчивого весеннего ветерка, но от Такао не спасает. Такао забирается пальцами под ткань, воровато пробегается пальцами по коже за ухом и чувствует, как тяжёлые горячие руки Мидоримы обжигают поясницу, а дыхание чуть-чуть, но сбивается.
— Надоело, — неожиданно тянет Такао шутливым тоном и опускается с цыпочек, притягивая Мидориму к себе.
Тот наклоняется, изумлённо вдыхает, но выдохнуть так и не успевает: Такао ловит его губы своими и целует. Поцелуй получается сладковатым, — неожиданно довольный Мияджи притащил на сегодняшнюю тренировку целую кучу конфет с клубничным вкусом — но упоения от него это не умаляет. Такао раскрывает рот, прихватывает зубами нижнюю губу Мидоримы и прижимается ещё ближе, так, что ткань куртки неприятно шуршит и мнётся. Мидорима сквозь поцелуй ревниво отмечает, что целуется Такао чертовски хорошо. Куда лучше, чем сам Мидорима, весь опыт которого ограничивался скромным чмоком девочки-соседки в благодарность за помощь в учёбе.
Обида неожиданно сильно колется в груди, и Мидорима отстраняется, нахмурившись. Такао недоумённо смотрит на недовольное лицо Мидоримы, который отчаянно старается выглядеть отстранённым, а догадавшись, снова смеётся.
— О, Шин-чан, ты удивительный! — он шустро приподнимается и целует Мидориму в нос. — Поверь, с тобой никто не сравнится.
Мидорима иронично выгибает одну бровь и старательно прячет улыбку в уголках рта. Такао ловит его взгляд и хмыкает:
— Может, ещё фото, Шин-чан?..
@темы: графоманим, kuroko no basuke
-
-
07.04.2015 в 01:30Получила массу удовольствия от прочтения.
-
-
07.04.2015 в 03:38прекрасные и такие милые мидотаки! Особенно понравились первый и последний - прям за душу взяло. Спасибо
-
-
07.04.2015 в 15:52-
-
07.04.2015 в 17:30И тебя спасибо, очень тебя люблю
-
-
07.04.2015 в 17:56-
-
08.04.2015 в 15:35буду ждать
-
-
29.02.2024 в 07:35Посетите также мою страничку
chat.bomjtrek.site/dena83487722 открыть карту банка таджикистан
33490-+